ѣ і з .
ОБЗОРЪ ПЕЧАТИ.
4 9
пріемъ валеріановыхъ капель, который успокоиваетъ на время, не излѣ-
чивая недуга. Вѣдь, нельзя же серьезно утверждать, что въ школѣ до
изданія приказа не было любви, разума и сердечнаго попеченія и что
съ изданіемъ приказа они^вдругъ поселятся въ ней. Школа продоляш,етъ итти
своимъ прежнимъ, размѣреннымъ по минутамъ шагомъ, и всѣ ея преж-
ніе элементы сохранились въ цѣлости". На ряду съ этими извѣстіями,
рисующими дѣйствительное дореформенное положеніе школы,—въ пе-
чати появляются и разсказы изъ школьной жизни. Любопытны въ этомъ
отношеніи очерки Яблоновскаго: „Изъ гимназической яшзни". Тутъ на-
бросано много живыхъ картинокъ той обстановки, гдѣ, за отсутствіемъ
любви и сердечнаго попеченія, гуляетъ на просторѣ ложь и обманъ со
стороны учениковъ, строгости и преслѣдованія—со стороны „воспита-
телей". Вотъ одна изъ такихъ картинокъ.
Ожидаютъ новаго директора въ гимназію. Слышать, что будетъ строгій. По
этому поводу «клубЪ'—курильня» вся оживлена. РазгОворамъ нѣтъ конца. На-
конецъ нріѣзжаетъ новый директоръ. Говоритъ вступительную рѣчь, въ которой
заявляетъ, что «дисциплина и строгость—основной его принципъ, а повинове-
ніе и порядокъ во всемъ и всегда,—первое его требованіе». Рѣчь произвела пе-
реполохъ: кто послабѣе—перепугался, кто посмѣлѣе—посмѣивался и сыпалъ по
адресу оратора шутки. Одинъ изъ шестиклассниковъ успѣлъ уже забраться, въ
классѣ, на кафедру и передѣлать рѣчь директора по своему... Раздался смѣхъ
товарищей... Но въ этотъ моментъ грянулъ въ классъ классный наставникъ
Харченко.—«Трубчевскій—криво усмѣхнувшись сказалъ онъ оратору,—чѣмъ это
вы такъ развеселили своихъ товарищей?» Трубчевскій, которому потребовалось
не болѣе одной минуты, чтобы вполнѣ оправиться, спокойно не моргнувъ бровью,
отвѣчалъ:—«Я разсказывалъ имъ анекдотъ про одного чиновникам—«Что?»—
съ прежней усмѣшкой переспросилъ Харченко.— «Есть одинъ анекдотъ такой,
какъ одинъ чиновникъ хотѣлъ услужить генералу и вмѣсто того»...—«Трубчев-
скій! вы, по обыкновенію, нахально лжете. О чемъ онъ говорилъ вамъ?>—обра-
тился Харченко къ Кривцову.—«Онъ говорилъ анекдотъ про чиновника».—«Въ
чемъ же состоитъ этотъ анекдотъ? Разскажите! > Кривцовъ, никогда не слыхав-
шій анекдота про чиновника, хлопалъ глазами... А Харченко, довольный тѣмъ
что такъ ловко поймалъ на враньѣ,—спокойнымъ голосомъ проговорплъ:—
«Трубчевскій! вы теперь видите, что вы лгали?»—«Вижу!» безъ тѣни смущенія
и такъ же спокойно какъ учитель, проговорилъ Трубчевскій.—«Скажете намъ
правду?»—«Скажу».—«Говорите».—«Я собственно, разсказывалъ не про генерала
и чиновника, а про архіерея и дьячка». Гимназисты едва удерживались отъ
улыбки, но поняли, куда гнулъ Трубчевскій: этотъ анекдотъ онъ не далѣе, какъ
наканунѣ громогласно разсказалъ всѣмъ и надѣялся что, въ случаѣ надобности,
его всякій сумѣетъ повторить. Однако Харченку на такую удочку поймать было
трудно.— «Нѣтъ, Трубчевскій, вы и на этотъ разъ лжете и лжете далеко не съ
тѣмъ талантомъ, какъ всегда».—«Честное слово, Петръ Иванычъ, я говорю
вамъ истинную правду, обиженно отозвался Трубчевскій.—«Да, да это правда!
это правда! онъ только что разсказывалъ! разсказывалъ!»—хоромъ загудѣли то-
варищи.— «Такъ вы всѣ подтверждаете слова Трубчевскаго>—спокойно спросплъ
онъ.—«Всѣ, всѣ! Подтверждаем^ подтверждаемъ!—хоромъ загудѣлп гимназисты.
—«И всѣмъ классомъ можете дать мнѣ честное слово, что Трубчевскій сказалъ
мнѣ правду?»—«Да, да, всѣмъ классомъ, всѣмъ классомъ! Честное слово... Чест-
ное благородное слово»—снова дружнымъ хоромъ загудѣлъ классъ.—«Ну, зна-
3
