Поэт Николай Ефимович Митяков

В Боровичском краеведческом музее хранятся воспоминания литератора, члена Союза журналистов СССР Л.Р. Фрумкина и рукописный сборник со стихами военнопленного Николая Ефимовича Митякова (1910 г.р.). Л.Фрумкин и Н.Митяков познакомились, будучи военнопленными, после освобождения Митяков передал свои поэтические наброски Фрумкину, который взял на себя обязательство их опубликовать. Но выполнить это обещание не удалось.

Здесь публикуется статья Л.Р.Фрумкина «Человек, сохранивший свое лицо» (материал из архива) и статья старшего научного сотрудника Краеведческого музея г. Боровичи А.А.Игнатьева «Песни любви и ненависти», которая публикуется с разрешения автора.

ЧЕЛОВЕК, СОХРАНИВШИЙ СВОЕ ЛИЦО
(О Николае Ефимовиче Митякове и его стихах)

«Покуда смерть не пресечёт моего дыхания, мстить!» Человек с серым лицом, страшно исхудавший, в грязно-зелёной, ненавистного колера, шинели, сидел, подтянув колени к подбородку, и неустанным шепотом твердил: «Мстить, мстить, мстить!» Он сидел на этих нарах, окутанный полумраком. По сторонам, плотно прижимаясь друг к другу, сидели в таких же позах и лежали его товарищи. За окном, оплетённым колючей проволокой, виднелся высокий забор, над ним с правильными промежутками торчали деревянные столбики, и между ними тоже была протянута колючая проволока. Электрический ток, бежавший по ней, сторожил насмерть предполагавшихся беглецов.

«Мстить, мстить!» Неугомонная память одну за другой выдвигала картины пережитого. Позади - страшный день пленения, которое невозможно себе простить. Недели, проведённые в земляной яме без одежды и пищи, бесславная смерть сотен товарищей, под дулами автоматов разминировавших телами своими окрестные леса, чтобы открыть «арийцам» путь на восток. Нескончаемые несколько суток в холодных «теплушках», увозивших пленных «на голгофу», в логово зверя. «Нет, это нельзя простить! Но чтобы отомстить, надо жить, надо выжить». Человек проглотил голодную слюну: который день он съедает по сто грамм скрипящего на зубах от примеси коры хлеба, запивает порцией баланды, сваренной из сухой ботвы. «Они хотят довести нас до звероподобного состояния, обезличить, погасить в нашем сознании все мысли, кроме одной, - о пище. Они хотят ослабить наше внутреннее сопротивление, сделать послушными рабами, заставить нас забыть о Родине, показать всему миру нашу скотоподобность и своё расовое превосходство. Не бывать этому! Трудно выжить, трудно выдержать гнет голода и тяжкий моральный гнет. Трудно, но необходимо. Пусть одиночки изменили, пускай люди, с которыми спал под одной шинелью и ел одной ложкой, переметнулись на сторону врага. Их мало, таких людей. Надо сделать, чтобы их совсем не было. Но прежде всего нужно самому не согнуться под тяжестью плена, устоять, сохранить своё лицо, облик советского человека. Это будет первым шагом на пути к отмщению за всё - за поруганную честь Родины, за оскорблённое человеческое достоинство, за гибель отцов и матерей, жён и детей, разрушение наших сёл и городов, всего, что составляет для человека смысл жизни на земле. Они не могут победить, не должны победить! Слишком дорога нам жизнь советская, за которую пролита кровь наша и отцов наших. Не могут - не должны!

«Не дать погаснуть сознанию, удержать ведущую мысль, внушить её другим. Устоять, выдержать - значит победить фашистское человеконенавистничество собственным нашим нравственным превосходством, отстоять своё право на жизнь. Устоять - значит отомстить!».

И вот перед нами рукопись. В ней несколько десятков стихотворений. Они созданы в условиях фашистского плена советским гражданином Николаем Ефимовичем Митяковым. Годами хранилась эти стихи в памяти автора, на клочках бумаги, вшитых в одежду. После освобождения из плена Н.Е. Митяков вместе с товарищем тяжёлых лет, преподавателем литературы, собрал их в рукописной книге "Песни любви и ненависти".

Несколько слов об авторе дополнительно. Н.Е. Митяков, инженер по образованию, специалист по лесосплаву, работал до войны в г.Гродно, он имел звание младшего лейтенанта. Попал в плен в первые недели войны, когда вместе о сотнями военнообязанных направлялся в Минск, чтобы оформить свою мобилизацию. Но немцы уже заняли Минск, и вся группа советских людей, оказавшись в окружении, изможденная блужданием по лесам и безоружная, была захвачена гитлеровцами. Я знаю, что Митяков находился в знаменитом «Уманской яме». Мы встретились с ним в 1944 году, в рабочем лагере под Нюрнбергом. Беспартийный инженер Митяков и еще несколько товарищей-коммунистов стали организаторами подпольной группы. Она организовывала помощь военнопленным, изнуренным голодом, парализовывала враждебную нашей стране агитацию власовцев, готовила побеги, саботаж на предприятиях фирмы «Симменс-Шуккерт», где работали команды военнопленных.

Н.Е. Митяков и руководимая им подпольная группа спасли меня, еврея по национальности, от предательства «помощника пропагандиста» (были такие в армии предателя Власова), который признал во мне «крупного партийного работника из Хабаровска» (до войны я работал в Хабаровском пединституте и читал лекции по литературе военнослужащим гарнизона., где он и слушал их).

Мы вместе с Митяковым вернулись на родину в октябре 1945 года, он поехал в Гродно, где оставалась в оккупации жена и сын, я - в Новгородскую область. Но, как это нередко случалось, возвращения Митякова не ждали. И поработав около года в Главснаблесе» (г.Гродно), Митяков уехал один в г.Сыктывкар (В.Вычегодская сплавконтора), откуда он через пару лет также уехал неизвестно куда. Я потерял в ним связь в 1948 году. Рукопись книги «Песни любви и ненависти», куда было включено около 70 стихотворений, получила одобрение в Союзе писателей СССР (рецензент писатель Бобович), но затерялась в журнале «Звезда». У меня сохранилось лишь около 30 произведений Митякова. Попытка опубликовать некоторые из них не увенчалась успехом по причине неизвестности местонахождения и дальнейшей судьбы автора. Полагаю, что гродненские товарищи могли бы установить судьбу Н.Е. Митякова. Жена его бывшая, Зинаида Парнасская (возможно, она приняла фамилию второго мужа), также специалист по лесосплаву и после войны работала в Гродно.

Но мне кажется, что независимо от судьбы автора, настоящего советского патриота, его стихи не потеряли своего интереса, как замечательный человеческий документ, как поэтическое свидетельство стойкости и мужества наших людей, сохранивших свое лицо в логове фашистского зверя.

В своё время я обещал своему другу Николаю Митякову сделать всё возможное для того, чтобы слово советского военнопленного стало известно общественности. Надеюсь, что на этот раз мне удастся выполнить это обещание.

1965 г. Лев Фрумкин.

ПЕСНИ ЛЮБВИ И НЕНАВИСТИ.

Игнатьев А.А.

Статья старшего научного сотрудника Боровичского краеведческого музея, поэта, члена Союза писателей России Андрея Александровича Игнатьева публикуется с согласия автора

В свое время я обещал своему другу
Николаю Митякову сделать все возможное для
того, чтобы слово советского военнопленного
стало известно общественности. Надеюсь,
что на этот раз мне удалось выполнить свое обещание.

Л.Р. Фрумкин

…Годы Великой Отечественной войны – наиболее загадочный период в жизни каждого ее участника. Краеведы, лично знавшие Фрумкина, в воспоминаниях о нем небезосновательно повторяют слово «плен», о чем сам Лев Рахмилиевич говорил неохотно.

Работая с архивом, я заинтересовался рукописным сборником со стихами военнопленного Николая Ефимовича Митякова (1910 г.р.) Вскоре были обнаружены документы (письма, статьи), которые раскрыли мне историю еще одних «утраченных иллюзий».

Уроженец Краснодарского края, младший лейтенант Митяков попал в плен в первые недели войны, когда вместе с другими военнообязанными направлялся в Минск, чтобы оформить мобилизацию. В юности он писал стихи, но не относился к этому серьезно. Закончив институт, работал на лесосплаве в городе Гродно. «Поэзией заниматься было некогда и не для чего».

В плену же его творчество возникло «из насущной потребности уяснить собственное положение, собраться с мыслями».

Плен – страшное слово. Но даже оно вызывает в душе поэта отчетливо зримые образы:

Теплушки. Прикладами вбили по сто
плотно, аж яблоку негде упасть.
Столпником стой,
Мчась неизвестности в пасть.
1941г.

В этом стихотворении ощущается присутствие Нового завета: тема хлебов, Страсти Господни:

Грызли бы камни, да где возьмешь их
Тысячам измученных и изнемогших?
Мы матерились, молились и дохли…
Это нам путь туда – на Голгофу.
1941 г.

Стихи писались в условиях плена, которые заставляли быть осторожным. Первое время Митяков обходился без карандаша и бумаги: сочинял стихи в уме в форме сонета, чтобы легче запомнить. Постепенно он приспособился писать на газетных обрывках, которые прятал в складках одежды и в щелях барака.

В условиях лагеря стихи распространялись быстро. «Писались стихи для того, чтобы усилить сопротивление военнопленных тяжелому физическому и моральному гнету.. Многим стихи Митякова помогли сохранить свое лицо, лицо советских граждан, веру в конечную победу». Большинство из них посвящено теме мести, воплощением которой стал для поэта образ Тиля Уленшпигеля, легендарного героя средневековья и одноименного романа Ш. де Костера. Его знаменитые слова «Пепел Клааса стучит в мое сердце» Митяков взял эпиграфом к поэме «Двести»: таково число приговоренных к смерти. Эта поэма – выстраданный гимн жизни.

Репейником цепляется за душу
Все то, что видел и что знал.
И жаворонков звон, и кваканье лягушек,
И шорох листьев, и гроза…
И мудрость книг, и бархат глаз любимой…
Все держит и поет: люби! «Двести».
1943 г.

Средневековым мистицизмом веет от стихов, посвященных Родине и любимой жене:

Я вам не изменял, кровавые знамена.
Я тем огнем горел, каким теперь горю.
Как рыба на песке каленом,
Я задохнусь в чужом раю.
1942 г.

Твоя любовь – могучий поводырь:
Сорвет с рук цепи, проведет сквозь стены…
«Жене», 1943 г.

Образу милой Родины в творчестве Митякова противостоит фашистская Германия, которая получает в его стихах туманно-романтическое прозвище – Арландия. Цикл стихов, озаглавленный «Арландия», навеян образами «Фауста» Гете. Гретхен в этих стихах воплощает собою поруганную невинность:

…дьявол увел Вас от шалостей,
В глаза детские влил тоску,
В грязь втоптал он ногами Фауста
Вашей радости пестрый лоскут.
1944 г.

На Фауста поэт не жалеет темных красок. Для Митякова он – зверь, который

…девушку обманет,
После засмеется,
Где дохнет – трава завянет,
Высохнут колодцы.
1944 г.

Марта, столь обаятельная на страницах «Фауста», превращается волею поэта в одну из тех старых сводней, созданных безжалостным воображением Ф. Гойи, которая

…в припадке гнева
От безделья и от скуки
Отрывает детям уши,
Выворачивает руки.
1944 г.

Образ замученных детей выходит и к стихотворению «Германии», в котором Митяков апокалипсическими красками воспроизводит картину возмездия:

Восстанут все, могилы разворочав,
Придут, отмщенья жаждая,
Придут растленные, разорванные в клочья,
Моля отмстить за всех и каждого.
И трупики детей в тот час придут,
Неся в глазах безмерные страданья.
Да будет страшен их правдивый суд!
И не найдешь ты слова в оправданье.
1943 г.

В своей статье «Человек, сохранивший свой лицо» Фрумкин вспоминает: «Мы встретились с ним в 1944 году, в рабочем лагере под Нюрнбергом. Беспартийный инженер Митяков и еще несколько товарищей-коммунистов стали организаторами подпольной группы. Она организовывала помощь военнопленным, изнуренным голодом, парализовала враждебную нашей стране агитацию власовцев, готовила побеги, саботажи на предприятиях фирмы «Симменс – Шукерт», где работали команды военнопленных.

Н.Е. Митяков и руководимая им подпольная группа спасли меня, еврея по национальности, от предательства «помощника пропагандиста» …, который признал во мне «крупного партийного работника из Хабаровска».

После освобождения, в проверочном лагере (г. Торгау), перед отправкой на Родину Фрумкин помог Митякову собрать его стихи в рукописную книгу «Песни любви и ненависти». Один экземпляр он увез с собой, другой остался у автора. В 1946 г. Фрумкин послал рукопись поэту Николаю Тихонову, который ответил положительной рецензией. В Союзе писателей СССР книга также получила одобрение. Ободренный теплым приемом, Фрумкин отослал рукопись в журнал «Звезда», рецензент которого «не счел нужным ее вернуть».В дальнейшем Лев Рахмиелевич предпринимал неоднократные попытки заинтересовать общественность творчеством Николая Митякова, но – безрезультатно.

Послевоенная судьба Митякова окутана тайной. Известно, что после войны он работал в г. Гродно, но через год перевелся в Сыктывкар, откуда «через пару лет также уехал неизвестно куда»

Я клялся им: от смерти я уйду.
Ужалит смерть – воскресну,
Чтоб передать их дел следы и дум
И речью гневною, и песней.

… И голос мой ни время не приглушит,
И ни костер победных дней.
И клятва мозг сжигает мой и душу,
И пепел братьев на груди моей.
1945 г.